За дверью послышались шаги, и в комнату заглянула мама.

— Леша, ты, кажется, спрашивал меня, что поесть? В холодильнике котлеты куриные и гречка…

— Сериал точно кончился? Или это снова рекламная пауза? — спросил я с опаской.

— Кончился.

— Тогда мне надо с тобой поговорить. Мама, это очень важно!

— Что-то случилось? — Лицо мамы сделалось настороженным.

— Ничего не случилось. Почти.

— У тебя голова болит? — спросила мама, озабоченно меня разглядывая. — Что ты за голову держишься?

— Не болит у меня голова… — сказал я. — Просто… В общем, смотри сама!

Я опустил руки, чтобы уши расправились над головой, но они остались лежать крестом на затылке. Я осторожно расправил их вверх. Левое опять свернулось в трубочку.

— Ой, — сказала мама. — Что это?

— Это уши.

— Это… у тебя давно? — Мама осторожно подошла и потрогала ухо.

— Я их могу вырастить, а могу обратно.

— Ой! А что это у тебя с рукой?! — крикнула мама.

— Где? А, это… — Я протянул руку с длиннющими узловатыми пальцами, из которых тянулись когти.

— Я вызову неотложку! — твердо сказала мама и пошла к телефону.

— Не надо неотложку! — крикнул я, но мама уже набирала номер.

Я тоскливо подождал, пока она закончит диктовать адрес и вернется в комнату. Но она отправилась на кухню, долго хлопала шкафчиками и переставляла посуду. Наконец вернулась в комнату. В одной руке она несла дымящуюся чашку, в другой — градусник.

— Ну-ка ложись в постель, Леша! Нечего с голыми ногами сидеть.

— Мама! — сказал я с тоской. — Почему ты не хочешь со мной поговорить?

— Сейчас, — сказала мама. — На вот, выпей. Она сунула мне под нос дымящуюся чашку. Чашка пахла сеном.

— Что это?

— Это травки. Багульничек я заварила.

— Зачем мне багульничек?

— Пей, пей. Это мне тетя Лена с шестого этажа принесла, она на даче сама выращивает.

— Зачем мне?

— Он шлаки выводит.

— У меня нет шлаков! Мама, я оборотень!

— Багульничек от всего помогает.

Мама сделала строгое лицо, несколько раз встряхнула градусник и протянула мне.

— Мама, зачем мне градусник? — Я уже жалел, что начал с ней разговор.

— Надо, — сказала мама уверенно. — Приедет неотложка, спросят — какая температура? Что я им скажу?

Я понял, что спорить бесполезно, сунул градусник под мышку, накинул плед и залез под одеяло. Мама села рядом, озабоченно глядя на мои уши.

— Мама, выслушай меня, пожалуйста.

— Сынок, я тебя слушаю.

— Мама, я — оборотень. Я могу выращивать клыки, волчью морду, шерсть. Могу удлинять уши, когти. Вот! — Я вынул из-под одеяла руку с когтями.

— Я никогда ничего подобного не видела, — сказала мама. — Давай я позову тетю Лену с шестого?

— Не надо тетю Лену, — сказал я. — Просто посоветуй — что мне делать.

— Нужен врач, — ответила мама.

— При чем тут врач? — вздохнул я, — Может быть, тут нужен священник?

Мама задумалась.

— Может быть, священник, — сказала она наконец. — Но такого телефона у нас пока нет. Скорая медицинская помощь есть, скорая пожарная или милиционерская помощь есть, а вот скорой… этой… нет.

Я вздохнул.

— Давно ты это заметил? — спросила мама.

— Что — это?

— Ну, уши и пальцы.

— При чем тут — заметил? Я могу их выращивать и убирать, когда захочу!

Мама ошарашенно помолчала и посмотрела на меня:

— Так, значит, ты можешь их убрать?

— Могу, конечно!

— Так убери!

Я взял зеркальце и начал убирать уши. Это оказалось еще более щекотным занятием, но наконец уши пришли в порядок.

— Ну вот видишь! — сказала мама с облегчением. — Давай-ка я тебе еще багульничка налью.

— Не надо, — сказал я.

— Ну хорошо. — Мама послушно села рядом, лицо у нее прояснилось. — Скажи, а зачем ты это делаешь?

— Что?

— Уши выращиваешь?

— Мама!!! — закричал я. — Ты что, не понимаешь?! Я могу их вырастить!

— Не кричи на мать! — сказала мама строго. — Ты сам сказал — могу вырастить. А можешь невыращивать?

— Могу.

— Ну и не выращивай! Я тоже могу руку в печку сунуть. А смысл?

— Ну вот ты можешь вырастить уши?

— Господи, ну почему у нас все не как у людей? — Мама вздохнула и озабоченно посмотрела на часы. — Что ж они не едут-то?

— Неотложка? Да пятнадцать минут прошло, ты чего? Помнишь, прошлым летом у тебя было подозрение на аппендицит, и они четыре часа…

И в этот момент в дверь позвонили. Мама вскочила, поправила фартук и пошла открывать. В прихожей раздались шаги, и баритон спросил: “Где руки помыть можно?” Долго хлопали двери ванной, шуршали тапки. Затем дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился абсолютно лысый дядька в зеленом халате и с саквояжем в руке. Из-за его плеча выглядывала встревоженная мама.

Дядька хмуро и деловито оглядел комнату, стол, заваленный компьютерными железяками, плакаты на стене. Затем его взгляд остановился на мне. Он подошел к дивану и поставил саквояж на пол.

— Ну? — сказал он бодро. — Что у нас стряслось?

— Леша, покажи уши доктору, — сказала мама.

— Уши я уже убрал, — сказал я хмуро. — Руку могу показать.

Я высунул из-под одеяла руку и протянул вперед.

— У-У-У — сказал доктор, брезгливо взял ее в свою ладонь и пощупал. — Так не больно?

— Не больно, — сказал я мрачно.

— А так? — Он нажал в центр ладони,

— И так не больно.

— Как это началось?

— Никак не началось, — ответил я мрачно. — Взял и отрастил себе такую.

Доктор сел за стол, отодвинул мои компьютерные железяки, достал блокнот и начал писать. Мама подошла и заглянула через его плечо.

— Ну что? — бодро сказал доктор, оторвавшись от листка. — В больницу поедем?

— В какую еще больницу? — спросил я.

— На обследование. В инфекционную надо бы по-хорошему. Или в травматологию. Но тут уж где места будут, это звонить надо.

— Доктор, а что это? — спросила мама.

— Откуда я знаю, что я, врач, что ли?

— А кто?! — сказали мы хором с мамой.. — Я фельдшер “Скорой помощи”, — заявил он. — Здесь нужно обследование. Руку на рентген, анализ крови.

— У него еще уши, — сказала мама.

— Что с ушами?

Доктор подошел ко мне, положил руки на голову и ощупал уши. Затем ощупал лимфоузлы на затылке.

— Болят уши? — спросил он.

— Не болят, — сказал я. — Вот что у меня с ушами. Я сосредоточился, и стало дико щекотно. Уши поползли вверх и заколыхались над макушкой

— Вы видели? — сказала мама.

— Я тринадцать лет на “скорой”, — сказал фельдшер, небрежно щупая мое левое ухо. — Еще не то видел. Давайте в больницу. Если хотите…

— А если не хотим? — спросил я.

— Тогда завтра — в районную поликлинику.

— В районную, — быстро сказал я.

— И правильно. Ты же ходить можешь? Можешь ходить?

— Могу, конечно.

— Вот и пойдешь к своему участковому.

— Спасибо вам большое, доктор, — сказала мама.

— Ну, значит, всего доброго. — Фельдшер поднял с пола свой саквояж и подмигнул мне. — Выздоравливай.

Он вышел из комнаты. Было слышно, как мама проводила его до двери, как щелкнула за ним дверь. Мама вернулась в комнату.

— Ну что ж, — сказала она. — Я завтра с утра позвоню в поликлинику и узнаю, когда наша Кукарекина принимает. А ты… Ты сейчас можешь убрать это?

Я сосредоточился и вернул уши и руку в нормальное состояние.

Утром мама разбудила меня в семь и отправила в поликлинику. Я честно отстоял очередь к нашей Кукарекиной. Стояли к ней в основном старики-старушки, а чтобы не было скучно, вели суровые степенные беседы о политике, ценах и нравах. Им не было скучно, мне было. Почему все старики говорят одинаковыми голосами одно и то же? Во все времена во всех странах послушаешь стариков — нравы падают, цены растут, а главный политик всегда хуже, чем предыдущий.

Подходит моя очередь, и захожу я к Кукарекиной. Тетка она хорошая, не злобная. А работа у нее тяжелая. По сути, она болезни не лечит, а так, администрирует. В кабинете у нее филиал регистратуры. Вот и сейчас — не поднимая головы, заполняет карточку на предыдущего больного. Особым таким медицинским почерком, который больной разобрать не сможет. Сажусь я на стул перед ней и жду. И понимаю, что зря я сюда пришел, ничего мне тут нового не скажут.